similis venenosa bellua

Святой иезуит с книгой

Живешь как в лесу и, допустим, апостола Марка от евангелиста Иоанна отличишь. В частности, тех огромных, что занимают свои места в нишах главного фасада Архикафедрального собора Святых Казимира и Святослава. А вот понимать, где какой святой позднейших времен, особенно среди иезуитов, — чего не дано, того не дано. По тому, кто из них изображается с книгой, святых иезуитов не распознаешь: люди они все как на подбор ученые и книга — атрибут не одного из них, начиная с самого Игнатия Лойолы. Взять того же Адама Игнатия Нарамовского (1686—1736), мельком уже упоминавшегося здесь автора "Facies rerum Sarmaticarum in facie Regni Poloniae, Magniq[ue] Ducatus Litvaniae gestarum duobus libris succincte expressa".

Он, правда, не святой, а рядовой доктор свободных наук и философии, но в первой книге означенного труда, выпущенной в печатне Виленского университета Общества Иисуса в 1724 году изложил историю с виленским василиском (версия с рутой, не с зеркалом, и с ссылкой Ex MSS; перелистывая книгу, так и не понял, что это такое, какая-нибудь Miscellanea Sarmatica):

Facies rerum Sarmaticarum

Sub regimine Sigismundi Augusti, similis venenosa bellua, Basiliscus, Metropolim Ducatus Litvaniae Vilnam, suo infecit contagio, dum multos subitanea ad solum aspectum confecit morte. In cavernosis enim quibusdam cellarii praeruptis nidum invenit, e quo aspicientes ad latebram homines enecabat, ut ergo tempestive subveniretur urbi, quorundam svasu 4. per ordinem demissi recentis rutae fascicule...

В экземпляре библиотеки Вильнюсского университета на полях против этого места выцветшими побуревшими чернилами написано NB, рукою, может быть, Теодора Нарбута или Владислава Загорского. Еще бы не NB. Еще какое NB! NB!!

Так вот, симптоматично, что из пяти двухметровых святых иезуитов в нишах северного фасада собора два — с книгой. Расположенные в таком месте, что случайно мимоходом не увидишь, они не относятся к общеизвестным виленским мужчинам с книгами.

Святой иезуит с книгой

Созданные из стукко во второй половине XVIII века, они стояли в костеле Святого Казимира; когда он был закрыт и передан православной церкви (и спустя десять лет стал кафедральным собором Святого Николая Чудотворца), статуи в 1832 году были перенесены на свое нынешнее место, и своими формами рококо не слишком гармонируя с классицистским фасадом, каким-то образом, может быть, силою привычки, все-таки приросли к нему. И один, на вид постарше, как будто сам написал книгу, что держит в левой руке, и с любовью смотрит на свое сочинение, правою рукою как будто собираясь ее приласкать и погладить. А другой — с бородкой покороче, что, может быть, говорит не столько о молодости, сколько о том, что он находил время следить за бородой, в отличие от первого. И он на вид строже, книгу, быть может, не свою, а с усердием прочитанную, держит опущенной правой рукой, а левую протягивает нам, что-то говоря, куда-то приглашая...

Мужчины с книгами. Продолжение

Моисей с книгой

Что касается наших виленских мужчин с книгами (одетых, разумеется), то к самым симпатичным из них, несомненно, относится бородатый, в развивающихся одеждах, крепкий дед в левой, западной нише второго яруса главного фасада костела Вознесения Господня, более известном как костел миссионеров, на бывшей улице Сиротской. Умом своим острым можно, конечно, сообразить, что это никто иной как Моисей. И он, как выясняется, на девять сантиметров выше правого восточного псалмопевца Давида с лирой (2,20 м). С таким ростом в баскетбол, — или с книжкой стоять, радуя виленчан и гостей столицы, навевая вместе с тем добродетельные мысли и возвышенные устремления. Разницу в росте между ними деликатно скрадывают профилированные постаменты: под Давидом, как пишут в одной ученой книжке, 71 см, а под Моисеем — только 61. 

Игнатий Лойола

Сей мужчина с книгой, оказывается, деревянный (Моисей Кафедрального собора из стукко и высотой в 3,9 м, но он не считается — разве он с книгой? С книгой там другие фигуранты, причем не только из числа евангелистов), и вырезан в середине XVIII века; с тех пор его неоднократно красили и перекрашивали, и толстые слои краски сглаживают выразительность динамичных барочных форм, которые, впрочем, не могут не напомнить еще одного энергичного мужчину с книгой — порывистого Игнатия Лойолу в сенях университетского костела Иоаннов, основателя славного Общества Иисусова, коему если не Литва, то Вильнюс обязаны всем лучшим в себе — барокко и Университетом, Университетом с костелом Иоаннов с этой самой статуей в сенях и с еще одним Лойолой на фасаде. 

Погрязший в мрак невежества

Игнатий Лойола в сенях попирает погрязшего во мраке заблуждений и невежестве лохматого, неухоженного, едва прикрытого каким-то тряпьем мужика, и message композиции вполне отчетлив: кто книжек не читает, тот, жалкий, грязный и вонючий, валяется в ногах у торжествующих читателей. На досуге не помешает написать про Давида и Моисея в Википедию, для полноты статьи о костеле Вознесения Господня.

Василиск Артура Оппмана и Вацлава Оппмана

Bazyliszek Wacława Oppmana

Польский поэт немецкого происхождения Артур Оппман, сын века пара, электричества и пулемета, выпустил в 1925 году книжку для детей „Legendy warszawskie“, куда включил и расцвеченную персонажами, диалогами и сценами историю про варшавского василиска на том самом пожарище на Кривом Коле; в главных ролях дети оружейника Мельхиора Остроги Мацек и Гальшка, а также их приятель Валюсь. Завязка сказочная: когда собрались они из кузницы побегать, на свет Божий посмотреть, отец запретил им ходить на Кривое Коло к развалинам, потому что недобрые дела там творятся. Мальчику, который ничего не боится, и девочке, которая всего боится, легко было пообещать туда не ходить и еще легче таки отправиться. Там в подвале руин Валюсь первым пал жертвой не то петуха, не то змеи, с петушиной головой и пурпурным гребнем в форме короны, с тонкой и длинной шеей, косматыми высокими ногами, с острыми когтями, но страшнее всего были круглые выпученные глаза (oczy wyłupiaste), сверкающие то красным, то желтым. Василиск, одним словом. Дело кончилось благополучно: приговоренного к смерти Яна Слёнзака (Jan Ślązak), т. е. Яна Силезца, обвешанного зеркалами, отправили в подвал, и вынес он оттуда труп варшавского василиска, сожженного палачом на костре. 

Вацлав Оппман, должно быть брат Артур, книжку иллюстрировал, и, поскольку был сыном того же века, сочинение Артура читал не особенно внимательно, и василиск у него получился скорее карикатурой на геральдических орлов времен только что отгремевшей войны, коих немало было изображено по обоим сторонам всех фронтов. На обложке одного из изданий «Варшавских легенд» века интернета и мобильных телефонов петушиная природа василиска тоже чрезмерно акцентирована, отчего он выглядит какой-то выкрашенной зеленой краской советских поликлиник курицей. 

Куда достовернее выглядит варшавский василиск на обложке другого издания. Но и он, конечно, уступает василиску виленскому Сергея Первушина.

Z otwartej czeluści drugiej piwnicy buchnęło zgnilizną i w zielonawym świetle, przypominającym blask świętojańskich robaczków, Maciek i Halszka ujrzeli okropnego potworka. Był to niby kogut, niby wąż. Głowę miał kogucią z ogromnym purpurowym grzebieniem w kształcie korony, szyję długą i cienką, wężową, kadłub pękaty, nastroszonymi czarnymi piórami pokryty, i nogi kosmate, wysokie, zakończone łapami o ostrych olbrzymich pazurach.
Ale najstraszniejsze były oczy potwora: wyłupiaste, okrągłe, do sowich ślepiów podobne, jarzące się to czerwono, to żółto; oczy te, na szczęście, nie widziały Maćka i Halszki, utkwiła je bowiem poczwara w ciało leżącego na ziemi i nieżywego już biednego Walusia.

От цитат, тем более на языке Мицкевича, Пилсудского и Милоша, еще никто не умирал.

Podania o Wzgórzu Baksztańskim

Podania o Wzgórzu Baksztańskim

С третьего раза нашел, наконец, заметку Мирославы Войшвилло «Предания о Бакштанском холме» (M. Wojszwiłło. Podania o Wzgórzu Baksztańskim // Czerwony Sztandar. 1981. Nr 238 (8749), 17 października. S. 4, в рубрике „Legendy wileńskie“), а толку никакого: во-первых, про василиска там ничего не оказалось, зря надеялся. Во-вторых, из тех двух, что есть, одна не стоит разговора – про колодец, в котором вода во время битв с крестоносцами окрашивалась цветом крови, а вторая, занявшая большую часть заметки, о бессердечной панне, провалившейся со всем своим дворцом и сокровищами под землю, бессмысленно пересказана: дескать, появился юноша, услышал вздохи и жалобы девицы, скуление щенка, пение петуха; спустился, в подземелье, увидел окаменевшую панну, ее любимых петуха и собаку, и они при его появлении начали было оживать, приобретать цвет, но тут вдруг ни с того ни с сего налетел вихрь и погасил свечку, все исчезло во мраке, а когда наш молодец зажег другую свечку, то панны, сокровищ, петуха и собаки не увидел, а увидел колодец с пурпурной водой. На самом деле, конечно, оживать девица стала по мере того, как юноша молился, причем молиться он должен был не прерываясь, но он не выдержал, когда пламя свечи заколебалось и на мгновение остановился снять нагар, и тогда-то сокровища, девица, петух и собака погибли навеки. Остается надеяться, что такую бесчувственность к сюжетосложению проявила не сама по себе Мирослава Войшвилло, ныне проживающая в Мичигане польская поэтесса (автор сборника „Na Starówce Wileńskiej“; Бируте Йонушкайте перевела на литовский язык), а обстоятельства времени: разве можно было в органе ЦК Компартии Литвы, да еще в разделе под названием «Вильнюс – город высокой культуры» в 1981 году внаглую печатать какие-то неслыханные забобоны про спасительную силу молитвы, хотя бы и в подземельях Бакшты?!